Пришёл долгожданный вторник. Я снова взял ключ от чудесной квартиры. На всех парах, воодушевлённый предстоящим, прибежал на место встречи. Подождал немного. Уже и время пришло, а Её всё ещё не было. Я уже начал нервничать. И позвонить я не мог. Её мо-бильный был выключен, а домой она попросила ей не звонить. Я маялся, маялся, и – решился. Присмотрев подходящих (на мой взгляд) девушек, я попросил их пригласить к телефону Глорию Александровну, когда я наберу номер телефона. Без лишних вопросов моя просьба была исполнена. И вот – её голос. Без трепета в душе я не мог слышать её голос. Какие-то фразы; и – время встречи в «том же месте».
Пришёл долгожданный вторник. Я снова взял ключ от чудесной квартиры. На всех парах, воодушевлённый предстоящим, прибежал на место встречи. Подождал немного. Уже и время пришло, а Её всё ещё не было. Я уже начал нервничать. И позвонить я не мог. Её мо-бильный был выключен, а домой она попросила ей не звонить. Я маялся, маялся, и – решился. Присмотрев подходящих (на мой взгляд) девушек, я попросил их пригласить к телефону Глорию Александровну, когда я наберу номер телефона. Без лишних вопросов моя просьба была исполнена. И вот – её голос. Без трепета в душе я не мог слышать её голос. Какие-то фразы; и – время встречи в «том же месте».
Мы купили сок, напиток, коньяк, что-то ещё. Улыбаясь, друг другу мы пошли в чудесную квартиру.
— У тебя были проблемы?
— Знаешь, меня не хотели отпускать.
— А что ты сказала?
— А что можно сказать, когда всем всё известно? Мне даже предложили довезти сюда…
Придя в квартиру, первым делом набросились на соки и напитки, спасая свои организмы от жажды. В этот день, как никогда было душно от жары.
Потом, без предварительных прелюдий (как в прошлый раз), мы накинулись друг на друга, спеша снова наслаждаться поцелуями, ласками и не только. Мы снова кидали свои вещи куда попало. Снова наслаждались друг другом страстно и жадно так, будто боялись, что мы это делаем в последний раз. Мы старались удовлетворить друг друга всеми мыслимыми и вообра-жаемыми способами. Казалось, что мы оба не перестаём думать о том, что эта наша встреча может быть последней, и (как мне казалось) старались не показывать грустных из-за этого наших глаз друг другу.
Уставшие, но удовлетворённые, мы в очередной раз подошли к открытому окну. Она оперлась на подоконник руками, а я прижался к ней сзади своим телом, обняв её тело и взяв её грудь в свои руки. На улице было как-то неестественно темно. Мы заметили, что духота немного спала. До нас не сразу, но все же дошло: собирался пойти дождь. На улице посвежело, как это обычно бывает перед дождём; а потемнело из-за наполненных дождевой водой туч, заслонивших собой голубое небо.
Подул свежий ветер, потормошив, снимая слабо растущие, листья деревьев. Мы с Глорией стояли перед окном и заворожено смотрели на начинающуюся грозу. Она (гроза) не заста-вила себя долго ждать. Дождевая вода начала изливаться из туч, образовав собою частично прозрачную стену. Потом ветер стих. Остался только дождь.
Глория запрокинула голову и сильнее прижалась ко мне, потянувшись всем телом; положила голову мне на плечо, щекоча ресницами мою шею. Мы молчали. Говорила сама Природа звуками дождя. Что Она хотела сказать?
«Может, Она мешала нам расстаться друг с другом? Но ведь нам надо было уже расста-ваться. А может, Бог решил нас оставить вместе? Но ведь мы грешили. Ведь наши действия – прелюбодейство. А, может, Бог нас свёл вместе потому, что Он создал нас друг для друга, а теперь Он нам подсказывал, что нам необходимо сделать? А как же наши семьи? Может наши семейные жизни – это была наша общая ошибка?
— Боже! Что нам делать? Моё сердце жмётся в груди! Мне больно. Я не могу решить, что нам необходимо сделать. Душа моя разрывается. Я в растерянности. Боже! Ты ведь и без моих слов знаешь все мои мысли. Никто из смертных не в силах от тебя что-либо утаить. Может, ты ждёшь моего покаяния? Так я каюсь. Ты ведь знаешь. Я грешен! Я – прелюбодействовал и прелюбодействую сейчас. Я возжелал жену ближнего своего! И я не только – возжелал, но я ещё и возлюбил её. Я сознаю свой грех! Но, Боже! Посмотри, как она прекрасна! А жена? И жена моя тоже красива! Я не знаю, что мне делать! Я рвусь на части… Подскажи, о Боже! А, может Ты (все же) специально свёл нас вместе? Но зачем? Чтобы мы остановились на мгновение в нашей быстрой жизни и оглянулись вокруг, приняв решение как нам поступить дальше и с кем пойти в продолжение жизненного пути? Или что-то другое ты хотел нам показать? Но – что? О, Боже!..»
Прервав мои мысли, зазвонил её телефон. Она отняла от меня голову. Посмотрела в мои глаза, улыбнулась одними губами, отчего её глаза показались мне ещё более грустными, чем были. Грациозно опустив, склонив немного набок, голову, она подошла к телефону:
— Да,– как обычно тихо произнесла она.– Нет, не надо… Я сама доберусь… Дождь? Ну и что... Да, пока.
— Нам пора,– тихо произнесла Глория, не поднимая головы.
Собрались, вышли на улицу. А там! Лужи такие, что на байдарке можно ходить. И дождь не прекращается. Только стих мало-мало, но продолжал идти. Мы переглянулись. Глория улыбнулась той по детски смущённо-виноватой улыбкой, которой я, наверное, никогда не забуду. Когда она так улыбалась, хотелось её обнять за плечи, прижать её голову к своему плечу и поцеловать в шею. Я, жадно смотря на неё широко открытыми глазами, улыбнувшись, спросил:
— Будем идти?– подняв при этом правую бровь, как бы указывая то направление, по которому нам следовало передвигаться. Она снова улыбнулась, еле заметно пожала плечами и качнула головой (приподняв брови), подтверждая, что «Да».
И мы пошли. Сначала мы старались идти по бордюру, чтобы не замочить ноги. Но потом, сделав несколько шагов и промокнув под дождём, Глория сняла свою обувь и шагнула просто в лужу. Я ещё несколько шагов сделал, как и прежде, стараясь не промочить ноги, но, поняв, что промокнуть всё же придётся, тоже зашагал прямо по лужам.
— Так я уже давно не гуляла!– радостно сказала Глория.
— Какую часть сегодняшних суток имеешь ввиду?
Она молча посмотрела на меня своими зелёными глазами, показывая в них игривые огоньки детской радости.
— Что, такая страшная?
— С чего ты взяла, что ты можешь быть страшной? Наоборот: ты – прекрасна! И, более того, я думаю, что ты всегда будешь прекрасной! А сейчас, ты идёшь, махая босоножками, как школьница, у которой из всех жизненных забот есть только одна – хорошо учиться и получать отличные оценки,– я замолчал. Мы продолжали шагать по лужам, а я не мог отвести от Глории своего взгляда. Всё хотел насмотреться на неё. Как в последний раз, ей Богу! – Скажи, а зачем ты красилась?– я не мог без улыбки этого произнести.
— Что, всё потекло?– сказала Глория, повернув ко мне своё, хоть и мокрое от дождя, с потёкшей по щекам тушью, но всё же прекрасное, лицо.
— Ну, может, не всё, мне всего, что может потечь, не видно,– а только краска.
— Ты всё шутишь?– мы остановились, Глория достала из сумочки зеркальце и принялась, глядя в него, вытирать с лица потёкшую от дождя тушь.
— Ты, ведь знаешь, что я не могу не шутить. Пока живу, я шучу. Или наоборот: пока шучу – живу. И что из сказанного является действительностью, я, даже, и сам точно не знаю.
Она посмотрела на меня мимо зеркальца и улыбнулась.
— Извини,– она достала из сумочки звонящий телефон.– Да. Да нет, не надо. Промокла. Ну, доберусь. А ты где?– Глория даже слегка повысила голос и посмотрела на меня взглядом, в котором я увидел затаившуюся долю страха.– Тогда подожди возле «А-ла». Да, напротив.
Она, глядя на меня, положила обратно в сумочку телефон, сжала губы, слегка их выпя-тив, потом улыбнулась:
Мы дошли до того перекрёстка, дальше которого мы не могли идти вместе. Мы стояли напротив друг друга и молчали. Она в одной руке держала босоножки, а другую положила на сумочку, которая висела на плече. Нам надо было идти, но мы не хотели этого делать. Мы продолжали стоять под дождём, промокшие уже давно до нитки, что называется. Она слегка, как это делают маленькие девочки, поворачивала своё тело, то ли для того, чтобы заполнить хоть чем-то образовавшуюся тишину, то ли оттого, что она тоже не знала, что делать будем дальше, то ли сводя меня с ума своим видом. Выглядела она обалденно. Промокшая футболка прилипла к её груди третьего размера, показывая торчащие соски красивой формы. Мокрые волосы при-липли к её лбу, щекам, шее. По её лицу текли струйки дождевой воды. Дождевая вода, капая с чёлки на ресницы Глории, заставляли её моргать глазами, махая при этом своими пушистыми ресницами, чем она будоражила моё воображение.
— Не знаю зачем, но я хочу тебе сказать, чтоб ты это знал и помнил. Время, которое я провела с тобой, было лучшим для меня и незабываемым.
— Не знаю, что я могу тебе сказать…
— А ты ничего не говори. Я думаю, что я и так вижу, что ты хочешь сказать. Только не знаю, зачем тебе это всё нужно?
— Ты хочешь сейчас сказать, что наша встреча была случайной?– попытался я пошутить, но, поняв, что могу её обидеть этими словами, испугался своего грубого юмора.
— Crazy full!– резко сказала Глория, но, помолчав мгновение, добавила, слегка улыба-ясь,– мальчишка!
— Ну, не такой уж и мальчишка.
— Но ведь не девчонка!– прыснула Глория от смеха, взмахнув при этом головой, закидывая мокрые волосы, оросив моё лицо дождевой водой.
— Знаешь, я тебя снова хочу!– сказал я искренне.
— Знаю. И я тебя хочу.
— Вижу.
— Что, на лбу написано?
— Нет, в глазах прочитал.
— Там всё написано?– спросила Глория, остановив свой взгляд на моих, пронизывающих её глазах.
— В глазах всегда написано то, о чём думаешь. И не важно: думаешь ты сознательно или подсознательно. Человек устроен так, что он всегда о чём-то думает, даже если он считает, что в эти минуты он ни о чём не думает. Главное только научиться правильно читать по глазам его мысли,– говорил я, глядя в её глаза, а сам чувствовал, как мою грудь распирает от желания снова овладеть Глорией. Мне казалось, что мы с ней, не производя никаких движений, приближаемся друг к другу; мои глаза расширяются всё больше и больше, обволакивая и поглощая весь стан Глории. Я, вдруг, подумал, что я похож на удава, а Глория на кролика, которого я загипнотизировал, и этот кролик сам ползёт ко мне, не желая этого. Или, наоборот, эта прекрасная женщина – не кролик загипнотизированный, а фея, которая заворожила меня и, туманя мой рассудок, заставляла меня думать, что я вот такой себе маг, очаровывающий людей, а сама, тем делом, сквозь мои глаза вошла в моё сердце и обосновалась в моей груди, согретая теплом влюбившегося в неё мужчины.
— Нам уже пора,– тихо сказала Глория.
— Да. Стоим здесь, как три тополя на Плющихе.
— Ты можешь не шутить?– снова прыснула от смеха Глория.– Как что-нибудь скажешь…
Ещё помолчали, жадно поглощая друг друга глазами.
— Мне было безумно хорошо с тобой,– сказал я, не имея больше никаких слов.
— Мне тоже.
— Что будет дальше,– то ли спросил, то ли сказал я, и добавил,– с нами?
Она ничего не вымолвила, а только вздохнула, слегка пожав плечами и опустив голову. Подняла голову и сказала:
— Мне пора… Только, прошу: я сейчас пойду, а ты не смотри мне в след.
— Хорошо,– еле слышным голосом выдавил я из себя…
|
|
|
